Омерзительная многолетняя война, которая идет в Польше с захоронениями и памятниками советским воинам, павшим в годы Великой Отечественной, давно стала чем-то, увы, привычным.
Вот, недавно МИД Польши счел «неприличным» сравнение сноса советских памятников в стране с действиями группировки «Исламское государство» (ИГ — запрещена в России). «Неприлично», по мнению польских дипломатов, не с памятниками и могилами воевать совершенно в игиловском стиле, а замечать это.
Все это поневоле заставляет вспомнить одну любопытную деталь из русско- польской военной истории, о которой в Варшаве ужасно не любят вспоминать. Речь идет о людоедстве…
С 1605 года, когда Лжедмитрий I (по самой распространенной версии — монах-расстрига Григорий Отрепьев), выдававший себя за сына Ивана Грозного, сумел занять царский трон, непрерывные бедствия стали нормой жизни на Руси. Сменяли друг друга новые самозванцы, предательство для многих бояр стало нормой жизни, поляки от поддержки Лжедмитрия перешли к прямой интервенции и захватили значительную часть страны, включая Москву, а шведы захватили Новгород.
Пахать и сеять было просто бессмысленно. Если даже конница не потопчет всходы и каким-то чудом крестьянам удастся собрать урожай, то его все равно кто-нибудь отберет. Многочисленные отряды враждующих сторон, число которых все время только увеличивалось, нуждались не только в фураже, провизии и лошадях. Рядовые наемники, жаждавшие быстрого обогащения не меньше своих главарей, пытали и убивали всех мало-мальски зажиточных с виду людей, попадавшихся им на пути. Властей на местах, способных бороться с нахлынувшими бедами, почти не осталось.
Численность населения катастрофически сокращалась. Русское государство практически перестало существовать.
Вот в такой отчаянной ситуации в Нижнем Новгороде по призыву торговца мясом Кузьмы Минина и началось формирование ополчения, руководителем которого стал князь Дмитрий Пожарский. Опираясь на поддержку еще уцелевшего к тому времени народа, ополченцы подошли к Москве.
4 ноября (22 октября по старому стилю) 1612 года, взяв приступом Китай-город, ополченцы стали контролировать большую часть Москвы. Но поляки, засевшие в Кремле, продолжали сопротивление.
Вот как польский историк Казимир Валишевский описал нравы осажденных: «Они пользовались для приготовления пищи греческими рукописями, найдя большую и бесценную коллекцию их в архивах Кремля. Вываривая пергамент, они добывали из него растительный клей, обманывающий их мучительный голод. Когда эти источники иссякли, они выкапывали трупы, потом стали убивать своих пленников… дошли до того, что начали пожирать друг друга.
Это факт, не подлежащий ни малейшему сомнению. Очевидец Будзило (польский капитан. – Авт.) сообщает о последних днях осады невероятно ужасные подробности, которых не мог выдумать, тем более что во многом повторялось то же, что происходило в этой несчастной стране несколько лет перед тем во время голода. Будзило называет лиц, отмечает числа: лейтенант и гайдук съели каждый по двое из своих сыновей; другой офицер съел свою мать! Сильнейшие пользовались слабыми, а здоровые — больными.
Ссорились из-за мертвых, и к порождаемым жестоким безумием раздорам примешивались самые удивительные представления о справедливости. Один солдат жаловался, что люди из другой роты съели его родственника, тогда как по справедливости им должен был питаться он сам с товарищами.
Обвиняемые ссылались на права полка на труп однополченца, и полковник не решился прекратить эту распрю, опасаясь, как бы проигравшая тяжбу сторона из мести за приговор не съела судью».
Не случайно, по описанию Валишевского, когда русское «войско и народ вступили в священную ограду Кремля… радость сменилась скорбью перед раздирающим душу зрелищем: в подвалах склады внушающей ужас провизии: омерзительное крошево, в котором воображение кое-кого из московитян рисовало себе части тела друга или родственника».
А ведь в начале осады Пожарский предложил полякам выбор — либо свободное возвращение на родину, либо возможность поступить к нему на службу с хорошим жалованьем, что было вполне в духе времени. Но те предпочли питаться пленными, родственниками, товарищами и архивными документами. Почему? Причина очень простая: при сдаче пришлось бы расстаться с награбленным в Московии. Это как же надо было любить деньги, чтобы долго питаться своими товарищами и родственниками, лишь бы с золотишком не расставаться?!
Может, польская война с памятниками 21-го века как-то связана с людоедством века 17-го? Праправнуки уцелевших людоедов с могилами воюют, поскольку гены этого требуют?
Максим Купинов
Источник
